Две художницы — Яна Романова и Татьяна Собенина исследуют Куршскую и Балтийскую косы. Это два разных по своей сути и настроению мира, две крайности нашего региона.
Проект Яны Романовой о Куршской косе называется «Замри!».
Замри, остановись, не двигайся — указание, идущее из желания сохранить нечто ценное: задержать движение песка на Куршской косе, оставить память о том как было и, одновременно, интенция, лежащая за процессом фотографирования.
Проект Татьяны Собениной о Балтийской косе — «Настоящее/прошедшее время».
Настоящее/прошедшее в одной точке. Следы того, что было много лет назад и того, что случилось только что. А между — бесконечное количество вариаций, наложенных друг на друга следов и воспоминаний.
Фотовыставка «Две косы: Куршская и Балтийская» проходила с 24 октября по 11 ноября 2018 г. в арт-пространстве «Ворота» (Закхаймские ворота в Калининграде)
Проект Яны Романовой «Замри»
Куршская коса — 98 километров возможности увидеть морской пейзаж с одной стороны и пейзаж залива с другой. 49 километров, если у вас нет загранпаспорта. Это место приложения силы, в котором человек сопротивляется природе и говорит ей «замри», «не двигайся», пытается действовать ее же средствами — используя природные материалы, чтобы затормозить движение песка. Природа отвечает взаимностью: будто бы замирает, но всегда находит возможность ускользнуть человеческими средствами. Каждый след на авандюне в попытке найти свой собственный путь к морскому пейзажу на протяжении этих 49 километров, разрушает этот пейзаж. Сначала исчезает верхний слой растительности, потом ветер уносит песок, он смещается к лесу, образуется выдув, яма, которая увеличивается, если ее вовремя не остановить — природными конструкциями из веток и стволов деревьев. Этот цикл постоянно повторяется.
*
Очень часто, разговаривая с человеком, я перестаю слушать и начинаю — иначе и не скажешь — пялиться. На тени на его или ее лице лице, жесты, мимику, как свет блестит в глазах. Если неудобно достать камеру, я просто думаю, что было бы здорово, если бы человек вот так сейчас замер. Или так. Не потому, что это что-то значит, а, скорее, потому что вызывает во мне трепет. Когда я снимаю портрет, всегда говорю «не двигайся», «больше ничего не делай», «замри», и человек замирает. Но всегда позже, чем мне бы хотелось. Как чудо, которое я прошу остаться, но оно непрестанно ускользает от моего взгляда и любой остановки. Но я всегда продолжаю попытки.
*
В каждом новом месте косы, с каждой новой встречей — своя история о попытке удержать, сказать «замри». Удержать старые разрушающиеся немецкие дома, некоторым из которых больше ста лет, удержать близких, которые уходят из жизни всегда неожиданно, удержать маленький дом культуры, единственное место, куда могут прийти люди со всего поселка на праздники и похороны, удержать память о том как быть вместе.
Своему проекту я тоже говорю «замри», «прими форму». Но он сопротивляется — каждым новым кадром и событием.
Автор благодарит за помощь в организации съемок Союз Фотохудожников Калининграда, администрацию национального парка «Куршская коса», сотрудников биологической станции «Рыбачий» и жителей поселков Лесной, Рыбачий и Морское.
Лариса Пивненко, одно из помещений Дома Культуры, поселок Лесной
Выдув песка в теле авандюны
«Однокурсница моя с техникума жила на косе. Однажды говорит: „Поехали ко мне“. Ну я и поехала. Из Зеленоградска мы пошли пешком, тогда автобусы еще не ходили и дорога была вся разбитая, никакого асфальта. Доходим мы до места, где КП сейчас. Тогда там были голые дюны, никакого леса еще не было. Это, кажется, 54-ый год, перед самым Новым годом было. Идем, дождик моросит, разговариваем. А я слышу все время какой-то шум. Я знаю как станки шумят, в комбинате работала. „Слушай, — говорю подруге, — ну что это такое шумит?“. „Что-что? Это море“. „Какое море? Где?“ — а я ж не знала тогда где мы вообще находимся. „Вон, за дюной. Хочешь посмотреть — ну и полезай“. Я на четвереньках полезла. Песок осыпается пока я вверх пытаюсь подняться. Еле забралась, и застыла. Вижу — волны катятся, вода сине-зеленая, а брызги белые. Раньше в учебниках географии была картинка цветная с морем, там было подписано, что это морской прибой. Мы с братом все время спорили бывает так или нет. „Ну что это такое: вода синяя, а брызги белые? Так не бывает, — говорила я“. Мы тогда даже подрались, по-моему. Он говорил, что только так и бывает. Я увидела это наяву и поняла — зря его ругала. Кто знал тогда, что уже через пару лет я уже замуж тут выйду и останусь».
Валентина Тихоновна и Виктор Феодосьевич Гурцевы, поселок Лесной.
Лестница, случайно встреченная в лесу.
«В девяностые, когда граница стала открытой, сначала приехала Хильда, жена бывшего владельца дома, и Хайнц, их сын. А потом, через пару лет, приехал он уже сам, с двумя сынами, двумя невестками и тремя внуками. Хорошо мы тогда с ними посидели, вот тут у нас на улице за столом. Они потом присылали мне письма и много фотографий как они там живут в Германии. Вот на этой вся их семья, сзади даже подписано. А на другой как их дом выглядит изнутри. Потом пришло письмо, что больше они приехать уже не смогут.»
Фото из архива В.Ф. Притужалова
«В 1972 году как я сюда приехал, открылся Дом Культуры. Я, получается, в нем с самого момента открытия работал киномехаником. А еще культмассовиком. В кого я только не переодевался за эти годы. Был даже Аллой Пугачевой. А на Новый год до сих пор одеваюсь Дедом Морозом и хожу по деревне, поздравляю. В кино и на танцы очень много народу приходило, у нас часто был полный зал, могло и человек 600 быть, колхоз-то был богатый, молодежи много. Сейчас в ДК уже не показывают кино. Да и я там больше не работаю, я улицы убираю в деревне. Но несколько фильмов у себя храню. Честно говоря, не знаю зачем, крутить-то их негде».
Курмаз Виктор Иванович, поселок Рыбачий
Укрепительные сооружения на авандюне.
«В 57-ом году, когда я только приехала по распределению, еще жила в Зеленоградске. Каждый день мы с моим начальником ехали на работу в лес рано утром. Он мне сказал тогда: „Галя, хочешь быть хорошим специалистом — не сиди в конторе“. Первый серьезный опыт самостоятельной работы лесничего у меня случился уже через два месяца — начальник решил уйти в отпуск и мне пришлось справляться самой. Но ничего, справились. В 58-ом году образовался лесхоз уже на косе и меня отправили в Морское. Надо сказать, что в это время идти туда работать никто особо не хотел — нам такое наследство досталось: пятьдесят процентов леса уничтожено во время войны, дороги раскопаны, потому что было разминирование, половина защитного берегового вала уничтожена. И техники у нас никакой не было, все руками. С одной машиной, двумя лошадям и трактором справлялись. Конечно, постепенно и люди появились и техника начала приходить и масштабы наших работ только увеличивались. За год дюна проходит несколько метров, получается, что за прошедшее столетие некоторые из них прошли около трехсот. Думаю, что если бы не наши работы, которые мы тогда делали, если бы не фронтальное облесение дюн, создание всех наших дедовских механических защит, сейчас бы мы не могли увидеть многие пейзажи, которые уже все знают по фотографиям. Это была огромная работа».
Галина Ивановна Фаевская, первый директор Национального парка «Куршская коса», поселок Рыбачий.
Участок авандюны, заложенный ветками, чтобы уберечь его от прохода людей и выдувания песка.
«Эту фотографию мы нашли в почтовом ящике нашего старого, немецкого еще, дома. Там мои родители жили. На ней папа с каким-то немцем. Видимо, он раньше жил в этом доме и заходил, когда нас не было дома. Ее подбросили два года спустя как отец умер. То есть, получается, это последнее фото, на котором он еще был жив. Я не очень люблю этот снимок, есть в нем что-то странное».
Фотография из архива А.О. Толмачевой
«Это платье носила еще моя мама. Потом я перешила его под себя. А потом перешила для дочери. Сейчас оно у меня хранится в форме выкройки, думаю, что оно так и останется в нашей семье».
Валентина Петровна Чернюк, поселок Рыбачий
C Натальей Викторовной я познакомилась в один из первых дней моей резиденции на косе. Я снимала ее, когда на празднике со сцены местного Дома Культуры в Лесном она пела широким певучим голосом незнакомую мне песню. В ней было «голос моря, песня ветра и коса, между морем и заливом полоса» и еще про счастье и покой. Мы договорились, что я вновь буду фотографировать ее завтра. Приду в гости ловить свет от окна на ее лице и посмотрю старые фотографии. Завтра трубку взяла ее дочь. «Мама в больнице. Я не знаю как надолго затянется». Почти две недели я ходила вдоль моря со съемки на съемку и напевала эту песню. Ее сердце остановилось, но аппараты поддерживали жизнь, когда все вокруг замерли в ожидании и надежде. Несколько дней назад она умерла. На снимке, что я сделала на празднике в самом начале, она застыла в полуобороте, кружении, в каком-то звуке. На поминках в ДК его поставили, с черной лентой, в том же месте, где она поет на нем.
Наталья Викторовна Старовойтова, поселок Лесной
Лепестки цветов, упавшие из букета на то место, где стоял гроб во время прощания.
«Я родилась в 32 году, семья моя приехала сюда после войны по вербовке, со старорусского района. Было нас четверо детей у родителей, да потом еще один уже здесь родился. Выгрузили с баржи всех на берег в 47-ом, нам сказали сидеть на берегу, а мужчин всех позвали куда-то. Отец возвращается, говорит, пойдем. И привел нас в этот самый дом. На этой стене все мои самые дорогие. Дочь все ругается на меня: «Мама, сними уже этих мертвых со стены». А я ей говорю: «Нет, дочка, пока я жива, мои мертвые будут со мной».
Стена в доме Ивановой Н.К., поселок Морское
Волнорез, сохранившейся с немецких времен.
Проект Татьяны Собениной «Настоящее/прошедшее время»
Балтийская коса — место, по многим причинам, особенное. Будучи долгое время закрытой и отрешенной от остальной области, она получила иммунитет от туристической инфраструктуры. Минимальные изменения, коснувшиеся ее ландшафтов и строений, делают ее почти музейным экспонатом — следом прошедшего, застывшим в настоящем.
Я ищу в этом месте следы того, что было много лет назад и того, что случилось только что. Прохожу заново по собственным следам, позволяя прошедшему проявиться на моей пленке, стирая границу между тем, что БЫЛО и тем, что ЕСТЬ.
«Парадокс следа заключается в том, что след делает отсутствующее присутствующим, не давая окончательно уйти тому, что давно ушло и прошло. Этим СЛЕД, надо заметить, в какой-то степени провоцирует нас, стирая границу между тем, что БЫЛО и ЕСТЬ».
Андреас Буллер, «Три лекции о понятии „След“».
Я боюсь / я боялся
Я храню / я хранил
Я отпускаю / я отпустил
Я знаю / я знал
Я верю / я верил
Я другой / я был другим
Я жду / я ждал
Я ищу / я искал
Я забываю / я забыл
Я начинаю / я начинал
Я становлюсь / я стал
Я молодой / я был молодым
Я люблю / я любил
Я друг / я был другом
Я меняю / я изменил
Я боюсь / я боялся
Я храню / я хранил
Я отпускаю / я отпустил
…
…
…
Две художницы — Яна Романова и Татьяна Собенина исследуют Куршскую и Балтийскую косы. Это два разных по своей сути и настроению мира, две крайности нашего региона.
Проект Яны Романовой о Куршской косе называется «Замри!».
Замри, остановись, не двигайся — указание, идущее из желания сохранить нечто ценное: задержать движение песка на Куршской косе, оставить память о том как было и, одновременно, интенция, лежащая за процессом фотографирования.
Проект Татьяны Собениной о Балтийской косе — «Настоящее/прошедшее время».
Настоящее/прошедшее в одной точке. Следы того, что было много лет назад и того, что случилось только что. А между — бесконечное количество вариаций, наложенных друг на друга следов и воспоминаний.
Фотовыставка «Две косы: Куршская и Балтийская» проходила с 24 октября по 11 ноября 2018 г. в арт-пространстве «Ворота» (Закхаймские ворота в Калининграде)
Проект Яны Романовой «Замри»
Куршская коса — 98 километров возможности увидеть морской пейзаж с одной стороны и пейзаж залива с другой. 49 километров, если у вас нет загранпаспорта. Это место приложения силы, в котором человек сопротивляется природе и говорит ей «замри», «не двигайся», пытается действовать ее же средствами — используя природные материалы, чтобы затормозить движение песка. Природа отвечает взаимностью: будто бы замирает, но всегда находит возможность ускользнуть человеческими средствами. Каждый след на авандюне в попытке найти свой собственный путь к морскому пейзажу на протяжении этих 49 километров, разрушает этот пейзаж. Сначала исчезает верхний слой растительности, потом ветер уносит песок, он смещается к лесу, образуется выдув, яма, которая увеличивается, если ее вовремя не остановить — природными конструкциями из веток и стволов деревьев. Этот цикл постоянно повторяется.
*
Очень часто, разговаривая с человеком, я перестаю слушать и начинаю — иначе и не скажешь — пялиться. На тени на его или ее лице лице, жесты, мимику, как свет блестит в глазах. Если неудобно достать камеру, я просто думаю, что было бы здорово, если бы человек вот так сейчас замер. Или так. Не потому, что это что-то значит, а, скорее, потому что вызывает во мне трепет. Когда я снимаю портрет, всегда говорю «не двигайся», «больше ничего не делай», «замри», и человек замирает. Но всегда позже, чем мне бы хотелось. Как чудо, которое я прошу остаться, но оно непрестанно ускользает от моего взгляда и любой остановки. Но я всегда продолжаю попытки.
*
В каждом новом месте косы, с каждой новой встречей — своя история о попытке удержать, сказать «замри». Удержать старые разрушающиеся немецкие дома, некоторым из которых больше ста лет, удержать близких, которые уходят из жизни всегда неожиданно, удержать маленький дом культуры, единственное место, куда могут прийти люди со всего поселка на праздники и похороны, удержать память о том как быть вместе.
Своему проекту я тоже говорю «замри», «прими форму». Но он сопротивляется — каждым новым кадром и событием.
Автор благодарит за помощь в организации съемок Союз Фотохудожников Калининграда, администрацию национального парка «Куршская коса», сотрудников биологической станции «Рыбачий» и жителей поселков Лесной, Рыбачий и Морское.
Лариса Пивненко, одно из помещений Дома Культуры, поселок Лесной
Выдув песка в теле авандюны
«Однокурсница моя с техникума жила на косе. Однажды говорит: „Поехали ко мне“. Ну я и поехала. Из Зеленоградска мы пошли пешком, тогда автобусы еще не ходили и дорога была вся разбитая, никакого асфальта. Доходим мы до места, где КП сейчас. Тогда там были голые дюны, никакого леса еще не было. Это, кажется, 54-ый год, перед самым Новым годом было. Идем, дождик моросит, разговариваем. А я слышу все время какой-то шум. Я знаю как станки шумят, в комбинате работала. „Слушай, — говорю подруге, — ну что это такое шумит?“. „Что-что? Это море“. „Какое море? Где?“ — а я ж не знала тогда где мы вообще находимся. „Вон, за дюной. Хочешь посмотреть — ну и полезай“. Я на четвереньках полезла. Песок осыпается пока я вверх пытаюсь подняться. Еле забралась, и застыла. Вижу — волны катятся, вода сине-зеленая, а брызги белые. Раньше в учебниках географии была картинка цветная с морем, там было подписано, что это морской прибой. Мы с братом все время спорили бывает так или нет. „Ну что это такое: вода синяя, а брызги белые? Так не бывает, — говорила я“. Мы тогда даже подрались, по-моему. Он говорил, что только так и бывает. Я увидела это наяву и поняла — зря его ругала. Кто знал тогда, что уже через пару лет я уже замуж тут выйду и останусь».
Валентина Тихоновна и Виктор Феодосьевич Гурцевы, поселок Лесной.
Лестница, случайно встреченная в лесу.
«В девяностые, когда граница стала открытой, сначала приехала Хильда, жена бывшего владельца дома, и Хайнц, их сын. А потом, через пару лет, приехал он уже сам, с двумя сынами, двумя невестками и тремя внуками. Хорошо мы тогда с ними посидели, вот тут у нас на улице за столом. Они потом присылали мне письма и много фотографий как они там живут в Германии. Вот на этой вся их семья, сзади даже подписано. А на другой как их дом выглядит изнутри. Потом пришло письмо, что больше они приехать уже не смогут.»
Фото из архива В.Ф. Притужалова
«В 1972 году как я сюда приехал, открылся Дом Культуры. Я, получается, в нем с самого момента открытия работал киномехаником. А еще культмассовиком. В кого я только не переодевался за эти годы. Был даже Аллой Пугачевой. А на Новый год до сих пор одеваюсь Дедом Морозом и хожу по деревне, поздравляю. В кино и на танцы очень много народу приходило, у нас часто был полный зал, могло и человек 600 быть, колхоз-то был богатый, молодежи много. Сейчас в ДК уже не показывают кино. Да и я там больше не работаю, я улицы убираю в деревне. Но несколько фильмов у себя храню. Честно говоря, не знаю зачем, крутить-то их негде».
Курмаз Виктор Иванович, поселок Рыбачий
Укрепительные сооружения на авандюне.
«В 57-ом году, когда я только приехала по распределению, еще жила в Зеленоградске. Каждый день мы с моим начальником ехали на работу в лес рано утром. Он мне сказал тогда: „Галя, хочешь быть хорошим специалистом — не сиди в конторе“. Первый серьезный опыт самостоятельной работы лесничего у меня случился уже через два месяца — начальник решил уйти в отпуск и мне пришлось справляться самой. Но ничего, справились. В 58-ом году образовался лесхоз уже на косе и меня отправили в Морское. Надо сказать, что в это время идти туда работать никто особо не хотел — нам такое наследство досталось: пятьдесят процентов леса уничтожено во время войны, дороги раскопаны, потому что было разминирование, половина защитного берегового вала уничтожена. И техники у нас никакой не было, все руками. С одной машиной, двумя лошадям и трактором справлялись. Конечно, постепенно и люди появились и техника начала приходить и масштабы наших работ только увеличивались. За год дюна проходит несколько метров, получается, что за прошедшее столетие некоторые из них прошли около трехсот. Думаю, что если бы не наши работы, которые мы тогда делали, если бы не фронтальное облесение дюн, создание всех наших дедовских механических защит, сейчас бы мы не могли увидеть многие пейзажи, которые уже все знают по фотографиям. Это была огромная работа».
Галина Ивановна Фаевская, первый директор Национального парка «Куршская коса», поселок Рыбачий.
Участок авандюны, заложенный ветками, чтобы уберечь его от прохода людей и выдувания песка.
«Эту фотографию мы нашли в почтовом ящике нашего старого, немецкого еще, дома. Там мои родители жили. На ней папа с каким-то немцем. Видимо, он раньше жил в этом доме и заходил, когда нас не было дома. Ее подбросили два года спустя как отец умер. То есть, получается, это последнее фото, на котором он еще был жив. Я не очень люблю этот снимок, есть в нем что-то странное».
Фотография из архива А.О. Толмачевой
«Это платье носила еще моя мама. Потом я перешила его под себя. А потом перешила для дочери. Сейчас оно у меня хранится в форме выкройки, думаю, что оно так и останется в нашей семье».
Валентина Петровна Чернюк, поселок Рыбачий
C Натальей Викторовной я познакомилась в один из первых дней моей резиденции на косе. Я снимала ее, когда на празднике со сцены местного Дома Культуры в Лесном она пела широким певучим голосом незнакомую мне песню. В ней было «голос моря, песня ветра и коса, между морем и заливом полоса» и еще про счастье и покой. Мы договорились, что я вновь буду фотографировать ее завтра. Приду в гости ловить свет от окна на ее лице и посмотрю старые фотографии. Завтра трубку взяла ее дочь. «Мама в больнице. Я не знаю как надолго затянется». Почти две недели я ходила вдоль моря со съемки на съемку и напевала эту песню. Ее сердце остановилось, но аппараты поддерживали жизнь, когда все вокруг замерли в ожидании и надежде. Несколько дней назад она умерла. На снимке, что я сделала на празднике в самом начале, она застыла в полуобороте, кружении, в каком-то звуке. На поминках в ДК его поставили, с черной лентой, в том же месте, где она поет на нем.
Наталья Викторовна Старовойтова, поселок Лесной
Лепестки цветов, упавшие из букета на то место, где стоял гроб во время прощания.
«Я родилась в 32 году, семья моя приехала сюда после войны по вербовке, со старорусского района. Было нас четверо детей у родителей, да потом еще один уже здесь родился. Выгрузили с баржи всех на берег в 47-ом, нам сказали сидеть на берегу, а мужчин всех позвали куда-то. Отец возвращается, говорит, пойдем. И привел нас в этот самый дом. На этой стене все мои самые дорогие. Дочь все ругается на меня: «Мама, сними уже этих мертвых со стены». А я ей говорю: «Нет, дочка, пока я жива, мои мертвые будут со мной».
Стена в доме Ивановой Н.К., поселок Морское
Волнорез, сохранившейся с немецких времен.
Проект Татьяны Собениной «Настоящее/прошедшее время»
Балтийская коса — место, по многим причинам, особенное. Будучи долгое время закрытой и отрешенной от остальной области, она получила иммунитет от туристической инфраструктуры. Минимальные изменения, коснувшиеся ее ландшафтов и строений, делают ее почти музейным экспонатом — следом прошедшего, застывшим в настоящем.
Я ищу в этом месте следы того, что было много лет назад и того, что случилось только что. Прохожу заново по собственным следам, позволяя прошедшему проявиться на моей пленке, стирая границу между тем, что БЫЛО и тем, что ЕСТЬ.
«Парадокс следа заключается в том, что след делает отсутствующее присутствующим, не давая окончательно уйти тому, что давно ушло и прошло. Этим СЛЕД, надо заметить, в какой-то степени провоцирует нас, стирая границу между тем, что БЫЛО и ЕСТЬ».
Андреас Буллер, «Три лекции о понятии „След“».
Я боюсь / я боялся
Я храню / я хранил
Я отпускаю / я отпустил
Я знаю / я знал
Я верю / я верил
Я другой / я был другим
Я жду / я ждал
Я ищу / я искал
Я забываю / я забыл
Я начинаю / я начинал
Я становлюсь / я стал
Я молодой / я был молодым
Я люблю / я любил
Я друг / я был другом
Я меняю / я изменил
Я боюсь / я боялся
Я храню / я хранил
Я отпускаю / я отпустил
…
…
…